О новых «поправках-удавках» в закон о «НКО-иноагентах»

10 ноября Правительство РФ внесло в Госдуму законопроект, направленный на «совершенствование правового регулирования деятельности НКО, выполняющих функции иностранного агента». Юрист ПЦ «Мемориал» Татьяна Глушкова анализирует, что стоит за предлагаемым «совершенствованием». Ниже приводим комментарий Татьяны Глушковой.

kleimo
Фото: Евгений Фельдман / "Новая Газета"

Врата в ад безграничного произвола, или немного о новых поправках в закон о НКО-инагентах

Ключевая новелла — введения контроля (более того, контроля предварительного) за содержательной деятельностью соответствующих НКО.

Когда этот законопроект станет законом (а сомневаться в этом, честно говоря, не приходится), НКО-инагенты будут обязаны направлять в Минюст «заявленные для осуществления программы, иные документы, являющиеся основанием для проведения мероприятий» (до начала реализации оных программ), а также отчёты об осуществлении этих программ и проведении (или непроведении) запланированных мероприятий.

Минюст, в свою очередь, получит полномочия запрещать реализацию той или иной программы НКО-инагента. Такое решение, согласно законопроекту, должно быть «мотивированным», но о закрытом — или хотя бы каком-нибудь — списке потенциальных мотивов речь не идёт. Несоблюдение этого запрета, в свою очередь, повлечёт ликвидацию НКО.

Так что фактически перед нами — врата в ад безграничного произвола.

А теперь обратимся к истории.

Закон об НКО-инагентах был принят в июле 2012 года и вступил в силу 120 дней спустя, в ноябре того же года. Его инициаторы и сторонники тогда часто повторяли, что он ничего никому не запрещает — «иностранные агенты» по-прежнему смогут получать деньги из любых источников и заниматься любой деятельностью. Нужно будет только сообщать городу и миру, что ведут они эту деятельность на зарубежные деньги (и отсюда — требование облепить себя соответствующими ярлыками), и почаще об оной деятельности отчитываться.

На этот аргумент опирался и Конституционный Суд РФ, в апреле 2014 года признавший закон об НКО-инагентах соответствующим Конституции, поскольку его положения (приведу лишь две кратких цитаты из резолютивной части) «не предполагают государственного вмешательства в определение предпочтительного содержания и приоритетов такой деятельности» («такой» в данном случае значит «любой деятельности, проводимой НКО на зарубежные деньги») и «не препятствуют некоммерческим организациям свободно изыскивать и получать денежные средства и иное имущество как от иностранных, так и от российских источников».

А уже в ноябре того же года НКО, внесённым в реестр, запретили заниматься наблюдением на выборах и референдумах.

В мае 2015 года был принят закон о нежелательных организациях, позволивший одним росчерком пера делать уголовно наказуемым взаимодействие с конкретными иностранными или международными неправительственными организациями. Практическое применение этого закона резко сократило (и продолжает сокращать) список тех, у кого российские НКО — хоть признанные инагентами, хоть нет — могут брать деньги на работу.

В июле 2018 года НКО-инагентам запретили выдвигать кандидатов в члены ОНК, а в октябре — проводить антикоррупционные экспертизы проектов нормативно-правовых актов.

Не предусмотренные законодательством формы давления и ограничения деятельности вроде бесед ФСБ с победителями школьного конкурса «Человек в истории» (конкурс исследовательских работ старшеклассников об истории XX века), с которыми НКО, внесённые в реестр, сталкивались за эти годы, я даже перечислять не возьмусь.

А теперь — вот это вот.

Рассуждать в этой связи об очередном витке давления на гражданское общество в России или лицемерии власть предержащих, честно говоря, скучнее, чем писать митинговую жалобу вручную. Неожиданности в этом законопроекте тоже никакой нет — в том смысле, что никто, конечно, не предполагал, что он появится именно 10 ноября 2020 года и будет сформулирован именно так — но сама идея не нова. Например, ещё в 2018 году сенаторы предлагали запретить реализацию в России любых иностранных программ, кроме тех, что выполняются совместно с российскими госорганами.

Поэтому я просто отмечу, насколько за последние годы повысилась всеобщая толерантность к такого рода новостям. Я помню бурю эмоций, вызванную законопроектом об НКО-инагентах, помню состояние «как жить дальше» — хотя в тогдашнем виде он и вправду наносил лишь репутационный вред, никак не мешая содержательной работе. Реакция на анонсированный контроль за всем, что мы делаем, куда слабее, и сводится в основном к паре нецензурных междометий. Подобное повышение «болевого порога» было, разумеется, предсказуемо, но не зафиксировать — хотя бы для того, чтоб в дальнейшем отрефлексировать — его нельзя.