Интервью с председателем Северной природоохранной коалиции Ольгой Ильиной

— Изначально 2017 год был объявлен Годом особо охраняемых природных территорий (ООПТ) в связи со 100-летием создания заповедной системы и 100-летием создания Баргузинского заповедника. По каким-то причинам еще в 2015 году было добавлено, что 2017 год будет еще и Годом экологии. Это сильно расширило и при этом смазало мероприятия, которые могли быть.

Сложно подводить итоги, потому что год получился и про экологию — имеется в виду охрана окружающей среды, которой особое внимание было уделено, — и про ООПТ. Нам, как природоохранной организации, хотелось бы видеть какие-то итоги, связанные с сохранением ценных природных объектов. И здесь, к сожалению, итоги не очень утешительные. И на уровне Российской Федерации, и у нас, в Карелии. Организации — и всероссийские, и другие, региональные, планировали создание целого ряда федеральных ООПТ. Из них создали Васюганский, по-моему, заповедник. Наш, «Ладожские шхеры», так пока и находятся в подвешенном состоянии.

Самое печальное в этой ситуации даже не то, что процесс у нас так растянут. А то, что пока процесс идет, эти территории никаким образом не обеспечены охраной. Не то что от каких-то внешних игроков, а и от самих органов власти: пока в правительстве согласуется что-то по линии создания парка, наши региональные ведомства рыболовства выдают разрешения… В общем, формируют новые рыбохозяйственные участки прямо внутри парка. Вот в 17-м году это, наверное, самые показательные вещи: территория предложена к федеральному ООПТ, процесс уже давно идет, уже на заключительной стадии — но одна рука одно делает, другая — совершенно противоположное. С региональными ООПТ тоже не очень все хорошо, к сожалению.

— Из того, что мы постоянно ведем, — это мониторинг рубок на территории планируемых ООПТ. У нас на сайте есть рейтинг экологический. Карту ООПТ, существующих и планируемых, мы обновляем постоянно, каждый год. В этом году там были изменения — что было создано, что было добавлено. Ну и вот недавно была площадка для обсуждения вопросов ООПТ на федеральном уровне, Гражданский форум [Комитета гражданских инициатив]. Там отдельный круглый стол по ООПТ. Там мы, ряд региональных организаций и федеральных, готовили предложения.

— Мы сами это делаем. Давно уже делали и потихоньку что-то подправляли. Это существующие. И в этом году добавилось несколько планируемых ООПТ. И еще в этом году министерство запланировало выпуск книги новой по особо охраняемым природным территориям Карелии. Последнее издание было, по-моему, в 1995 году, совсем старое. Это хорошее, важное дело, которое должно показывать, что у нас есть из охраняемых территорий. Единственно хотелось бы, чтобы для начала были решены некоторые вопросы. Те ООПТ, которые туда входят, у них у многих не установлены до сих пор четко границы, есть вопросы по режиму, необходима работа с нормативными документами. Так-то она министерством ведется, но не так хорошо, как хотелось бы. И перед изданием красивой книги надо бы включить правильные границы по каждой территории.

— По-разному. В основном это не министерство проявляет инициативу, это внешние какие-то заинтересованные стороны. Традиционно Карельский научный центр какие-то территории предлагает, мы там ряд территорий предлагали, готовили обоснования. Сейчас вот появляются случаи, когда местные заинтересованные группы хотят создавать ООПТ. Это и Сунский бор, и территория, которая была вырезана из территории планируемого парка «Ладожские шхеры». Они как-то бодро взялись за это дело, и сейчас уже практически готово обоснование; сейчас они будут в министерство подавать. А министерство этим бодро отчитается по результатам Года экологии. Хотя все это не министерскими силами.

— Разочарования связаны с тем, что основное внимание было уделено информации, а не конкретным делам, которые улучшали ситуацию каким-то образом, просветительским вещам. Они тоже важны, но когда они не подкреплены реальными делами — это не имеет должного эффекта. Реальные дела, которые делались, были инициированы и сделаны не органами власти. Те или иные организации и так должны были это делать и хотели делать, но сделали просто теперь под эмблемой Года экологии. Там установка каких-то очистных сооружений планировалась и так далее. Шанс привлечь ресурсы и решить какие-то сложные вопросы, связанные с охраной ценных территорий, был, но он не был реализован. Хорошее, что хочется отметить: наше министерство начало работать над законом о региональных и местных охраняемых территориях. К сожалению, этот процесс в закрытом режиме идет. Мы готовили свои замечания к этому законопроекту, но пока он как-то подвис и совершенно непонятно, какая у него судьба дальше будет.

Было у нас министерство по природопользованию, стало теперь по природным ресурсам; у них новые документы выходят, были разграничены полномочия, были четко прописаны полномочия наших органов исполнительной власти по резервированию территорий под ООПТ. Раньше было прямо не прописано, и это было причиной, по которой от резервирования отказывались. Возможно сейчас, когда это четко прописано, это поможет резервировать территории пока идет обследование, до того как ООПТ будет создана.

— Охрана природы не находится в приоритете у органов власти. Это тема, про которую вспоминают либо когда сильно где-то начинают чесаться по какому-то поводу, либо когда местные жители или природоохранные организации настойчиво поднимают тот или иной вопрос. В общем, хотя у нас и есть стратегические документы в области экологической безопасности, охраны природы, но это такие декларации, которые не воплощаются в жизнь в большинстве случаев. Нет у нас того самого органа, который бы эти интересы отстаивал.

— Там много разных факторов, которые на это влияют. Но один из них, который и в этой ситуации и в подобных имеет значение, — у нас отсутствует орган власти специальный, орган власти по охране природы. Сейчас у нас на федеральном уровне и на региональном функции по использованию природных ресурсов совмещены с функциями по охране. Совершенно логично, что если это под одной крышей, то в большинстве случаев предпочтение будет отдаваться использованию, поскольку это поступления в бюджет и так далее. Функции по охране природы задвигаются на второй-третий план. Соответственно, некому отстаивать интересы по охране природы и внутри органов власти, и при взаимодействии с заинтересованными сторонами. А там, в «Ладожских шхерах», очень много заинтересованных сторон, очень много пользователей.

— Я думаю, и одно, и другое, поскольку ситуация там была загнана в такой угол, из которого просто так было не выйти. Министерство на себя решение не смогло взять, а глава [Карелии Артур Парфенчиков] взял. Решение было правильное абсолютно принято. Но вот жаль, что это было сделано так поздно. Люди столько времени и сил потратили на то, чтобы защитить свой лес!

— Местные жители хотят там образовать небольшую природоохраняемую территорию. Мы помогаем собирать материалы для нее. И скорее всего, там уже такой ситуации не повторится. Но мы не застрахованы от повторения такой ситуации в других местах, поскольку сегодня отсутствует какой-то понятный механизм учета мнения жителей о природопользовании на близлежащих территориях.

— Конечно, есть. Но как это выражается — зависит от того, насколько настойчивы те или иные организации или инициативные группы. ОНФ — это, конечно, не общество. Это организация, которая свои интересы отстаивает, а общество обычно представлено инициативными группами. Наше движение, например, которое занимается раздельным сбором мусора, достаточно последовательно и эффективно, на мой взгляд, работает. У них сначала была поддержка, сейчас она гораздо меньше со стороны администрации города — но они все равно пытаются развиваться в этом направлении. То, что взаимодействие есть — это не благодаря, скорее, а вопреки тому, как это взаимодействие организуют органы власти. Те же наши экологические советы — и в администрации города, и общественный совет при правительстве. При администрации еще мало активно работающих групп; общественная палата во многом представлена такими организациями, которые работают в области не слишком конфликтной, где очень просто найти какие-то решения.

— Ситуация меняется из года в год. Зависит это и от руководителей, которые в данный момент министерство природных ресурсов возглавляют. Пока наша организация работает, там руководителей пять сменилось. Естественно, у каждого там своя политика, плюс глава тоже задает тренды. По каким-то вопросам взаимодействие идет легче. Работа по сохранению объектов биоразнообразия при лесопользовании — на уровне делянки. И с лесопользователями, и с нашим министерством давно работаем. Они как бы совершенствуются, сейчас их нужно включить в регламент и так далее. По ООПТ ситуация обычно более тяжелая, там нужно земли из аренды изымать и так далее. Там хуже идет взаимодействие. И вообще сложно сказать, что нас встречают с распростертыми объятиями и выслушивают. Скорее, все-таки приходится активно каждый раз стучаться и доносить свое мнение.

— Для того, чтобы нас не признали «иностранными агентами» после того, как мы реорганизовались, мы не принимаем никакого финансирования, кроме частных пожертвований. Поэтому все мероприятия — а иностранным финансированием можно признать любые доходы по цепочке, даже если мы принимаем от российской организации — если у них есть зарубежные источники, могут признать деятельностью иностранного агента. Мы решили, что в текущей ситуации нам проще переформатировать свою деятельность, и работаем сейчас исключительно на волонтерских началах.

Ведется только та деятельность, которая связана с предотвращением уничтожения ценных территорий. Это работа с лесопользователями, поддержание мораториев на рубку на ценных участках, переговоры о создании ООПТ, мониторинг ведения лесопользования и аналитика — как развивается охрана природы и лесопользование. Что касается других мероприятий, на которые мы могли раньше привлекать финансы… Сейчас, к сожалению, мы не занимаемся такой деятельностью, а если и делаем что-то, то с привлечением других организаций. WWF [Всемирный фонд дикой природы] заинтересован в работе, в том числе по нашему региону, «Гринпис России» тоже какие-то работы делает. И у нас тоже. Пока так.

— Мы стараемся если не сами организовывать, то содействовать организации в Карелии, но в основном, конечно, вещи хорошие, интересные — вот их пришлось сокращать. Лесной фестиваль мы проводили, какие-то мероприятия по посадкам, уборкам, экопросвещение — в основном они попали под сокращение.

— Экопросвещение без прямых, на местности, дел — оно неэффективно. Но и только дела без экопросвещения тоже дают меньший результат, поскольку многие не знают о нашей деятельности. Когда мы пытаемся объяснить необходимость сохранения ценных лесов — это вызывает непонимание, недоумение, отторжение, может быть. Когда мы просим поддержки по каким-то вопросам от общественности — важно, чтобы о нашей деятельности знали.

— Всегда жалко расставаться какими-то делами, которые интересны и на которые получаешь положительный отклик. Но, к сожалению, приходится всегда выбирать, что мы можем делать или что мы можем делать без угрозы стать «иностранными агентами».

— До сих пор ситуация не закрыта. Результата не было, решение не принято, техника нам не была возвращена, несмотря на то, что приезжал президентский Совет по правам человека, — они тоже давали рекомендации по нашей ситуации. К ним пока тоже не прислушались.

— Ну да.

— Там у них есть право проводить экспертизу достаточно долго, несколько лет даже. Не знаю, что они там делали.

— Мы ушли от организации со штатом, где люди были заняты постоянно только вопросами охраны природы, где была волонтерская организация. Сегодня все члены СПОКа, все, кто участвует в деятельности, они работают где-то еще и занимаются вопросами охраны природы в СПОКе только на волонтерских началах. Мы отказались от каких-то затратных мероприятий, которые требуют большого финансирования. Оставили только те, которые наиболее важны для сохранения ценных участков в Карелии. У нас почти все находится в аренде. Только благодаря доброй воле ряда предприятий к созданию ООПТ можно какие-то участки сохранить.

— Чтобы обеспечить устойчивую работу, нужны разные источники. Пока мы работали в формате постоянных штатных работников, у нас доля иностранного финансирования была очень маленькая по сравнению с похожими на нас организациями. У нас были и государственные контракты (то, что мы по конкурсу выигрывали), были и гранты, российские субсидии от наших региональных министерств, договоры были с компаниями на какое-то обучение.

Источников было много разных, и это позволяло постоянно вести какую-то деятельность и устойчиво существовать. Но мы должны были отказаться не только от прямых иностранных средств — их было не так много, и только от них можно было бы отказаться. Законодательство об «иностранных агентах» позволяет признать иностранными практически все российские источники, кроме президентских грантов и бюджетных средств. Только на эти средства существовать в старом формате невозможно, выбрали такой вариант деятельности на сегодня. Посмотрим, насколько это будет эффективно, постараемся какие-то вещи организовывать за рамками СПОКа, своими же силами, но с привлечением каких-то других организаций.